"Главное –– чтоб на душе было радостно..."
Так полагает художница Татьяна Годовальникова, по общему мнению многих весьма уважаемых в нашем городе людей, –– пожалуй, самый признанный в Севастополе иконописец. Ее лучшие работы, конечно же, украшают иконостасы многих храмов города – героя... На них молятся в соборе Святого равноапостольного кн. Владимира –– усыпальнице выдающихся адмиралов Российского флота, в Георгиевском монастыре, в с. Орлином –– в церкви Серафима Радонежского, в Балаклаве. А добрых два десятка икон –– в Почаевской лавре на Тернопольщине, в соборах Черновцов, в частных собраниях Севастополя, Москвы, Санкт – Петербурга, в Нидерландах. Такое настроение, когда душа поет, по ее мнению, должно непременно предшествовать самому первому мазку на сосновой доске, на которой, может быть, через два часа, а может, через двое суток или чаще всего через целых два месяца вдохновенной работы (автор никогда не знает срока!) явится миру прекрасный лик или Богородицы, или Вседержателя, или святого великомученика...
Мы сидим с Татьяной Васильевной на еще минуту назад весьма неуютной кухоньке в ее доме. Со словами "Не обессудьте, как видите, пребываю в состоянии ремонта" хозяйка одним жестом освобождает стол и стулья от груды совершенно несовместимых вещей, извиняющее чуть разводит руками, и, дружно настраиваясь на обещанный мною всего один час беседы, мы, конечно же, незаметно "уговариваем" добрых два часа...
...У Татьяны подкупающая, мягкая манера общения с собеседником. По природе своей она, женщина высокая, с шапкой волос "бэж – цвет", равномерно струящихся с висков на плечи, как – то удивительно быстро, ладненько так, надолго устраивается на стуле напротив меня и, чуть склонив голову направо, как бы ненавязчиво изучает. Взгляд ее нецепок и уж вовсе не назойлив, но спокоен и сосредоточен, с приятной, располагающей к себе улыбчивой теплотой. Движения рук округлы, она вроде бы незримо оконтуривает вас, вглядывается как в натуру, скользя глазами со лба вниз. Так, видимо, Татьяна намечает и центр притяжения каждой своей иконы, четко выделяя направления светоносных лучей, нисходящих, как известно каждому иконописцу, от точки озарения—с верхней части живописной доски в центр, т.к. небожители, святые и великомученики тени не отбрасывают, это—правило на уровне канонического ликбеза...
Отвечая на очередной вопрос, она не спешит с завершением формулировки фразы. Она как бы ищет самодостаточную цветозвуковую консистенцию мысли, находит ее в конце концов и аккуратно наносит на полотно диалога.
С этим человеком, мне кажется, людям по жизни спокойно и уютно. Так же, как и молящимся с образами всех ее уже состоявшихся сорока прекрасных икон, сотворенных в манере ее любимой московской школы: много света, много охры, много теплоты...
Итак, позади первые минуты ни к чему не обязывающих общих фраз, и я уже понимаю, что Татьяна не из тех людей, которые склонны, ухватившись за первый же узелок беседы, плести свои узоры в диалоге, набрасывая эскиз за эскизом, зачастую увлекаясь и уходя от темы. Кстати, в этом ведь и суть ее творческого почерка в иконописи—меньше случайных деталей, строгое, спокойное следование канону...
В ее семье, между прочим, изначально эта каноническая последовательность прослеживается четко. Мама Тани—известный в нашем городе скульптор, Александра Романовна Сухая. В свое время она окончила Крымское художественное училище им. Самокиша. Дочь не избрала иной удел, благо, что гены художественного дара были ей переданы в полном объеме. То же училище, те же, правда, с поредевшими рядами, маститые учителя. Внучка Александры Романовны Анна—опять же, не свернув с семейной тропы, начинает свой жизненный творческий путь, учась у матери навыкам живописания и оставив позади первую ступеньку в тех же стенах того же училища. Завидное постоянство...
—Татьяна, посетив вашу первую, недавно завершившуюся в Художественном музее выставку, насколько я понимаю, вы не сразу пришли к выводу, что все – таки главное в вашем творчестве—это иконопись?
—Отвечу так: пишу весь видимый мир. И к Богу обратилась не вдруг. До четвертого курса училища, пока не покрестилась, в голову не часто приходили мысли о возвышенном и вечном. Разумеется, речь идет о творческой стезе. С узкими к ней вратами, ведущими к праведной жизни, как и возвещает, кстати, Евангелие.
—На вашей выставке радует глаз полотно "Ромашки". Совершенно земной, не вызывающий особых разночтений антураж бытия. А как это все у вас совмещается: и полевые цветы жизни—все на одно "лицо", и апостолы—великие проповедники вечных истин, каждый со своим, канонически неповторимым ликом?
—Знаете, не так давно судьба сподобила меня на встречу со знаменитым московским протоиереем Дмитрием Смирновым. Я ему задала этот же вопрос. И получила такой ответ: "Можно все сочетать в таком богоугодном процессе, как художественное творчество. Главное—чтоб на душе было радостно..." Кстати, той же позиции придерживается и наш весьма уважаемый паствой отец Алексей, который и благословляет меня на библейские сюжеты.
—А кто ваш первый благословитель?
—Я была в то время, в 1989 г., простой прихожанкой в церкви Св. Николая на Северной стороне. Но отец Александр Половецкий, кстати, по образованию художник, в одно светлое утро просто взял меня за руку и сказал: "Пиши иконы!" И посоветовал, с чего начать,—с лика св. Николая Чудотворца. Спустя короткое время он получил благословение восстанавливать храм 12 апостолов в Балаклаве. И самый первый иконостас вскоре доверил расписать именно мне. На душе было, помнится, и великотревожно, и радостно...
—А в семье хранится хотя бы одна икона?
—Да, единственная, которой я очень дорожу,—это лик апостола иудеев Павла, великого писателя, проповедника христианства в Риме, где он по приказу императора Нерона и был казнен около двух тысяч лет назад. Эта моя вещь—лишь фрагмент из деисусного ряда. Поясное изображение, где Павел—в своем каноническом хитоне, с книгой в руках...
—Следование канонам, по правилам иконографии, не есть ли то самое, о чем говорил в свое время поэт Маяковский, когда становился, по его мнению, "на горло собственной песне"? То есть партикулярное одеяние для канонического святого есть серьезное нарушение?
—В нашем иконописном деле все и просто, и в то же время сложно. Полная свобода от сомнений. Тулльский собор выработал особые, довольно жесткие правила иконографии. Предполагается обязательное и уж вовсе не поверхностное знакомство живописца с лицевыми подлинниками. Если поступил заказ на икону с изображением, скажем, Иоанна Златоуста, то он никак не должен выглядеть толстым, с коротким носом, а—наоборот. Так канон велит. И верхние одежды—мафории у мученика и апостола—разные...
—Что ж, как гласит седая латынь: "Si non—non", то есть "если нет—нет". Но простите, Татьяна, а если люди вышли на вас с просьбой написать сравнительно "молодого" святого, который уже просто не смог попасть в канонический реестр, как тут быть?
—Здесь, конечно, открывается некий простор для творчества. Не так давно, например, согласилась написать лик св. Элизбара, грузинского князя, умершего в муках в застенках у язычников, но не отрекшегося от православной веры. Что ж, вышла в Интернете на сайты грузинских церквей, но, увы, не нашла ни одного его образа. Сообразуясь с каноническими правилами, как писать того или иного святого, опираясь на творческую интуицию, создала – таки единственную в своем роде икону.
—А подпись авторскую начертала?
—Нет, я этого не делаю никогда. Икона—вообще – то творение соборное, она чаще не суть самовыражение. Хотя знаю, есть сегодня иконописцы, которые делают это.
—И все – таки неужели (это опять же, к вопросу о канонах) не тянется порой рука оставить на иконе явно "чужую", сиречь, новую деталь? Разве можно все время работать эдаким копиистом, с оглядкой, мол, ах, кабы чего не...
—Конечно, можно. Например, на крестчатой фелони Василия Великого, предстоящего Христу, можно и не считать скрупулезно количество крестов. Что – то допустимо, что – то—нет...
—Как не допустимы, я слышал, в клан иконописцев люди, в быту позволяющие себе весьма сомнительные, с точки зрения христианской морали, поступки, не так ли?
Татьяна секунд десять молчит, испытывающее смотрит мне в глаза, гасит легкую улыбку и отвечает:
—Знаете, каждый занимается своим делом. Одни распевают псалмы в храме, другие—иконы пишут по благословению. Это вовсе не значит, что мы, создающие иконы,—аскеты. Всегда вспоминаю в таких случаях великого молитвенника св. Моисея Мурина. Он ведь в прошлом даже разбойником слыл. Но преодолел себя, к старости ликом светел стал... И вообще вся жизнь наша—суть преодоление всевозможных искушений. Но, конечно же, есть некоторые условности—святые и строгие. К работе приступаю, сотворив непременно молитву Иисусову. Чтоб тихо было и в округе, и на сердце. Чтоб зорко гляделось—мир икон неземной. Батюшка на труд предстоящий меня благословляет обязательно. А если думы суетные, житейские все – таки одолевают, главенствуя, то это не тот случай, когда в работе все забудется – загладится. Надо на время кисть отложить...
—И никакого особого знака при этом? Общеизвестно, что многие люди свято верят в то, что небесные высшие силы как – то дают знать человеку о некоторых реалиях будущих событий, о нежелательности какого – нибудь сиюминутного шага...
—По поводу божьего промысла достаточно притч в Библии. Это вообще не обсуждаемо. Но в моей жизни бывали, скажем так, чудесные совпадения. Как – то в воскресный день, когда по церковным правилам вообще – то возбраняется работать, я почему – то захотела взяться за кисть. Села перед мольбертом, стала устанавливать его на нужную высоту. И тут ни с того ни с сего верхний деревянный брус, выскользнув из паза, срывается и прямиком бьет по обоим запястьям. Выходит, мне, как говорят в народе, напомнили—ударили по рукам. Конечно, мольберт я отставила в сторонку... Или вот еще пара примеров. Пять лет назад я привела одну, явно не хватающую с неба звезд, девушку, страстно желающую поступить в художественное училище, к мощам иерарха Русской Православной Церкви, святителя Луки, в бытность земную архиепископа Симферопольского и Крымского. И мысленно попросила у исповедника помощи: "Помоги ей набрать нужные баллы". И она, представьте, поступает в училище. Первый год—одни двойки. А окончила с красным дипломом. Чудеса, да и только. И последнее. 28 июля православные обычно празднуют день самого любимого моего святого—равноапостольного кн. Владимира. Я написала икону и пришла к сроку во Владимирский собор на холме, чтобы подарить ее церкви. В руках—книжка св. Николая Сербского "Мысли о добре и зле". Открываю наугад, без всякой заданности, страницу и читаю: "Святой Владимир—человек необыкновенный и среди великих людей, и среди святых". И меня пронзила, помню, простая мысль: ведь это поощряющий светлый знак свыше, не иначе!
Есть две трагедии в жизни человека: одна—когда его мечта не осуществилась, другая—когда она уже осуществилась. Первой трагедии Татьяна Годовальникова благополучно избежала. Она годами шла к познанию радостной сути своего труда, так и живет, осознавая, что многие открытия—еще впереди. Тому есть и целых две предпосылки: родилась в самом начале хрущевской оттепели, в последний день года—так что впереди у нее всегда свежая, еще нераскрытая страница жизни, полная, так хочется верить, приятных сюрпризов. А второй постулат Бернарда Шоу просто не про нее молвлен: по мнению моей собеседницы, в ее работе нет, слава Богу, желанного предела...
И лишь к одной трагедии—трагедии старости, правда, такой еще далекой от нее,—Татьяна Васильевна относится философски: суть сентенции не в том, что стареешь, а в том, что остаешься молодой...
Пожелаем же Татьяне Годовальниковой поменьше в жизни острых, ранящих душу углов. Еще большей радости в ее непростом труде. На то и знак в эпицентре ее фамилии четко просматривается: овал. С него начинались и начинаются все изумительные произведения портретистов, которым Всевышний вложил в руку кисть и благословил писать: кому, правда, изображения простых смертных, а кому—лики небожителей и святых мира сего.
Прекрасный удел!Леонид СОМОВ.
Абрис таланта
Искусствовед Художественного музея Людмила СМИРНОВА:
—Живопись Тани Годовальниковой не показная. Видно, что человек ко всему, вплоть до деталей, относится очень серьезно, искренне. Это мастер, от которого веет спокойствием, основательностью. Она любит и хочет учиться. В образном решении она стремится взять лучшее у своих учителей. У Геннадия Брусенцова—чуть жестковатую точность рисунка, у Натальи Василенко—неутомимое желание познавать многослойчатый мир. Мне импонирует ее одно незаменимое качество: умение свои эмоции приводить в гармоничное состояние. У этой художницы большое будущее...
Так Татьяна Годовальникова назвала свою персональную выставку, открывшуюся в галерее «Грифон».
Живопись севастопольской художницы — мир солнца и горячих, насыщенных красок. Прежде всего это, разумеется, цветы («Маки»), причем обычно — розы («Розы на окне», «Розы в контражуре»). Впрочем, не менее удачным поводом воспеть цвет и свет оказываются, например, паруса «Регаты». Вообще, за своими, если можно так выразиться, главными натурщиками (цветом и светом) Татьяна Годовальникова по миру не гоняется — они всегда рядом. Разумеется, на нынешней выставке есть несколько «венецианских мотивов» («Венеция. Прогулка»), но крымские впечатления им, по сути, мало в чем уступают, даже если это всего лишь «Полдень» или «Ялтинский дворик» (где, кстати сказать, тоже есть розы) — а «Балаклава» и вовсе становится пусть не «царицей Адриатики», но «царицей Понта Эвксинского». При этом все картины севастопольской художницы полны удивительным ощущением радости жизни и ее необыкновенной полноты — и полноценности.
Севастопольская художница Татьяна Годовальникова: Реалистичный импрессионист.
В мастерской художницы Татьяны Годовальниковой картин немного - два портрета и несколько пейзажей. Ее работы пользуются повышенным спросом у севастопольцев и их быстро разбирают. «Слава богу, что людям нравится как я пишу», - скромно замечает художница.
Татьяна Годовальникова выросла в семье художников. Поэтому, хотя в её биографии были и музыкальная и балетная школы, от рождения чувствовала свою причастность к миру изобразительного искусства: «Искусство естественно вошло в мою жизнь, или я влилась в него. К тому же я, по счастливому совпадению, оказалась способной к творчеству». Пейзажи, натюрморты и портреты – севастопольская художница не замыкается на одном жанре. Правда она уточняет, что портреты ей все-таки нравятся больше. «Каждый человек интересен», - уверена Годовальникова, главное, по ее словам, увидеть «изюминку» и суметь ее изобразить.
Татьяна пробовала себя и в скульптуре,огромная скульптурная мастерская мамы предоставляла такую возможность девочке.. Однажды, она за один час создала изображение своего любимого учителя, Геннадия Брусенцова. Первая скульптура, по признанию художницы получилась хорошей и поэтому этот вид искусства показался Татьяне неинтересным. В юморе ей не откажешь.. Тогда она решила заняться живописью: «Мне казалось, что живопись сложнее. С красками, например, долго нужно возиться, искать цвет,находить верные отношения между тонами - это завораживающее действо».
Ежегодно Татьяна Годовальникова участвует в 5-6 выставках. Сколько она за свою карьеру написала картин, не смогла сказать даже приблизительно. На одно полотно у художницы уходит от часа до нескольких недель. «Чем старше становишься, тем дольше пишешь одну работу. Так получается, потому что если идёшь вперёд, всегда открываются новые горизонты,больше чувствуешь,видишь,больше требуешь от себя…пока не придёшь в конце концов к мысли,что ничего не можешь и не знаешь,как Сократ или Микеланджело в свои 80 лет. Снова шутит…Ну и в конечном итоге, чем старше, тем сложнее с картиной расставаться», - признается художница. Сейчас Татьяна не хочет расставаться с картиной «Сумерки». Пока полотно стоит в мастерской художницы. Оно написана в 2008 году, на ней – любимая автором вечерняя Балаклава. Это полотно предоставили из частной коллекции для будущей выставки. «Ее нужно будет вернуть, а не хочется», - говорит художница.
Татьяна Годовальникова обожает рисовать родной Севастополь. Среди любимых мест – вечерняя или ночная Артбухта: «Эти огоньки, вьющиеся на воде как змейки, завораживают», - признается художница. Кроме города-героя на картинах можно увидеть кривые улочки южнобережных городов Крыма и виды романтичной Венеции.
Сейчас Татьяна работает над несколькими картинами. Какими именно она говорить не стала, лишь оговорилась, что это будут портреты, возможно женские. Художница признается, что постоянно повышает свою творческую планку. «Хочется добиться, чтобы мои работы выражали то, что я чувствую, а это процесс бесконечный. И как раз тот случай, когда учиться можно всю жизнь».
В фондах Севастопольского художественного музея им. М.П. Крошицкого находятся 2 картины Татьяны Годовальниковой – натюрморт «Подсолнухи» и портрет ее матери Александры Сухой. Директор музея искусствовед Наталья Бендюкова рассказывает, что последний раз художница выставлялась у них три года назад. И с тех пор картины Татьяны становятся только лучше. Как говорят в таких случаях живописцы и искусствоведы, она «расписалась». «Она очень хороший колорист, она очень красиво компонует… Может быть немного по-женски, с каким-то изыском, в ее картинах больше тонкости, изящества. И это очень трогательно», - говорит Наталья Бендюкова. Отмечают в музее и портреты Татьяны: «Немногие художники работают в этом жанре. И приятно, что она этого не боится».
Еще одна грань творчества Татьяны Годовальниковой – иконы и иконостасы для севастопольских храмов. Она пишет их уже двадцать лет, ее работы есть в Георгиевском монастыре на Фиоленте, храме 12 апостолов в Балаклаве и Владимирском соборе на Городском холме. В последнем художница нарисовала несколько икон адмиралов, чья усыпальница находится во Владимирском соборе, и расписала иконостас. Работа заняла два года, все это время художница каждый день приходила в храм и рисовала в специально отведенной для нее келье. «Татьяна - наша прихожанка, и вклад ее в восстановление храма особенно очень ценен. <…> И наши прихожане очень ценят ее», - рассказывает настоятель храма отец Алексей. И добавляет, что хоть он и не является специалистом в живописи, но картины севастопольской художницы ему очень нравятся.
Один из киевских журналистов, побывавших на выставке Татьяны Годовальниковой, назвал ее творчество «солнечной терапией». Сама художница признается, что старается передать через свои картины только положительные эмоции: "Все мы заняты своими проблемами, носимся, ничего не видя вокруг. А, придя на мою выставку, человек может быть чуть-чуть успокоится, придет в себя, улыбнется, вспомнит в каком прекрасном мире он живет. Это моя сверхзадача».
Олег Скворцов